ПРАВОСЛАВНЫЙ БУРЕВЕСТНИК
Сайт Эдуарда Зибницкого
Град земной и град Божий
В истории ранней Церкви, в эпоху Отцов еще не было либерализма, гуманизма, не было идей светского государства, прогресса и других идеограмм Модерна. Но и само христианство не было идеологией и ему не нужно было никаких идеологический синтезов. Это было новое откровение о Боге и человеке, которое многое переворачивало в мышлении античного человека и иудея. Бог воплотился, чтобы дать образ совершенного человека, и этот Человек исторически терпит поражение, оказывается жертвой и религии, и права, и государства, и демоса. Никто не прав перед Христом, – ни Иерусалим, ни Рим, ни носители «традиционных ценностей», ни носители имперского плюрализма и правового универсализма.
Оба берега Нарвы
Та энергия, с которой царь принялся за русификацию прибалтийских провинций, была вызвана опасениями окончательного онемечивания эстов и латышей. В будущем это грозило возникновением зоны германского влияния между Финляндией и Польшей: Германский рейх тогда был на подъеме. Русификация, таким образом, была направлена против пангерманизма, а не против эстонского национального движения. Во многом она имела характер гражданско-правовой унификации одной из провинций по отношению к метрополии, – этого и требовали, собственно, славянофилы.
Монархический принцип и власть
Престол вызывает трепет и ужас – это единственное место, в котором возможно возносить и рубить людские головы – не держа при этом ответа перед земным судом. Это точка, в которой власть достигает сверхплотности. И это власть не функциональная, не прагматическая, а космическая, онтологическая, вырывающаяся из бездны, власть абсолютная, уподобленная ужасу бытия с его божественными милостями и небесным гневом – с «трусом, потопом, огнем и мечем, и моровой язвой». Власть, которая дерзает подражать и едва ли не соперничать с властью небесной: ведь престол, венец, держава – все отсылает к храмовой символике. И всем был памятен Иван IV, который довел идею этого «наместничества» до кровавого карнавала... И в это место, в эту точку вступает частный человек Миша Романов – робкий и неуверенный...
Эрос революции
Конечно, и Луначарский, и другие большевики были правы, рассматривая Юрия Олешу как попутчика. У него был свой путь, и он оказался в бронепоезде революции потому, что спешно эвакуировался из своего прошлого. Ему надо было в будущее, и как раз туда, куда, пока еще с воодушевлением, неслась советская Россия, выжигая вишневые сады, вторгаясь с ружьями в спальни, высвобождая квартиры и вакансии для новых людей, чьи черты были пока неясны. Революция для Олеши означает шанс на личное перерождение, на какой-то внуренний реванш. Он согласен на переделку человеческого материала, на переделку себя.
Я мечтал писать о производстве
В свое время идеологи ЛЕФа провозгласили газетный репортаж как истинно революционный жанр, взамен реакционных в силу своей классовой природы романа и поэмы. «Основная наша задача – не ждать красных эпиков, а приучать всю советскую аудиторию читать газету, эту библию сегодняшнего дня» – писал критик Третьяков в 1929 году. Третьякова расстреляли в 1937-ом; идеи ЛЕФа пришлись не ко двору. Власть обратилась к эпосу, к роману, к поэме, но журналистика осталась директивой: во что верить, и что гневно клеймить в данный момент.
Кольцо власти и право на фантазию
Дело, разумеется, не в том, что у волшебных колец «плохая энергетика»… Опасность колец именно в соблазне стать на место Бога, получить неограниченную власть, проще говоря, стать богом. Даже желание сделать, казалось бы, добро, например, защитить родину от врага, используя силу кольца, является соблазном и, в случае осуществления этого намерения, прямо приобщает злу. Именно поэтому зло так тотально в этом мире: отсюда вполне органично «всевидящее око» Саурона…
Антоний Великий и великое множество египетских пустынножителей не оставили после себе цветущую пустыню, поскольку такой цели никогда не ставили. Настоящим аскетам нужны были не налаженное хозяйство, не оазисы, а именно пустыня. В этом отношении православная аскетика действительно никого не мотивировала на бурную деловую и хозяйственную активность. Мотивировала на труд, но не на стахановское движение: труд был скорее покаянной повинностью падшего человечества, чем титанической целеположенной деятельностью, как в коммунизме.
Борьба "духовных начал" в истории, Россия и русский народ как носитель особого духа, вообще педантичное формулирование того, что такое русский, Россия, и рассмотрение этого как чуть ли не теологической проблемы, – вся эта романтическая метафизика настолько все заполонила, что в такую гипотезу охотно поверишь – да, православие пошло от немецкого романтизма и объективого идеализма. Везде мы встретим вариации знакомых нам немецких идеологем, – тех же Volksgeist (национальный дух) или Sonderweg (особый путь)... В этой идеологии русский народ, даже при коммунистическом режиме, будучи уже в основном безбожным, сохраняет свою особую "духовную сущность".
Призрак бродит по России, призрак византизма
Владычество монголов, персов, арабов, турок, – все это было достаточно надолго, чтобы эта формула («всякая власть от Бога») приобрела характерный для Востока оттенок фатализма. Восток слишком долго находился под впечатлением неумолимой мощи разрушительных сил истории, – сил, превосходящих, как выяснилось, его возможности к сопротивлению. Но этот политический фатализм – не есть какая-то особенность восточного христианского вероучения, византийской традиции. Это – историческая судьба... «Всякая власть от Бога» – это не восторг сервилизма, а стоическая готовность к любым историческим сценариям...
